Ангел

 

Ее губы постоянно шепчут молитвы Азраилу . Сухие, растрескавшиеся, схожие с белым холстом, куда художник забыл положить розовой краски. Медленные вздохи, прерываемые тихими всхлипами. Чувственные звуки, словно она занимается любовью со смертью.

Изредка она снисходит до разговора со мной. И, прерываемая слабыми стонами, пытается объяснить, что в правом виске, верно, завелся грузовоз. Когда адская машина катается там, внутри, становится особенно мучительно.

Вся состоит из боли. Хотел бы я слышать тот не утихающий грохот молота, разбрызгивающий серое вещество головного мозга в кашу. Но она улыбается, повторяя, что просила об этом. Воспоминания влекут меня в пропасть. И раз за разом, теснимый ее шепотом, я соскальзываю все глубже и глубже в бездну памятных часов.

Капли крови разбудили меня. Это была жертва, хоть она и не верила в богов. Неестественный, на грани истерики, свист вырывался из ее искаженного рта, превращаясь в скупые слова.

«Помогите…»

Сначала я разобрал лишь это. И ринулся вниз, из тьмы небытия, закружился у девичьего носа невесомой пылинкой.

Багровые потеки по ржавчине вызывали непроизвольное чувство тошноты. Я люблю запах воды и нежного геля для душа. Призрачный запах лаванды перечеркивал тяжкий смрад недавно пролитой крови. Темные волосы отяжелели, липли к плечам неприбранными прядками. Укрытая по грудь водяной пленкой, она билась о жесткий чугун, выгибаясь в конвульсиях, скорее от страха, чем от боли. Рука сжимала тоненькое стальное острие.

«Помогите мне умереть…»

Твердила снова и снова, как мантру, вызывающую демонов. Вены сочились красной капелью, слишком жиденькой, чтобы причинить серьезный вред.

Успокоившись, она села, внимательно наблюдая за редеющей струйкой. Сжалась, переживая острый укол боязни, и полоснула по открытой ране лезвием. Кожа разошлась, открывая влажное нутро плоти, сочащееся кровью, пульсирующие вены обнажились. Аккуратно подцепив скользкую тоненькую синь жилки, резким движением разворотила ее в ошметки. Откинулась на край ванны, счастливо улыбаясь, прикрывая глаза, отдаваясь во власть головокружению.

Я выкинул ее прямо на пол. Ничего не соображающую, удивленно, по-рыбьи разевающую рот. Растормошил спящего в другой комнате, бросив в него какое-то тряпье. Чувствуя, как внутри меня закипает бешенство, ураганом прошелся по квартире, обрушивая вниз тарелки, горкой стоящие у мойки, сбросил на таращившегося кота пару книг в толстых обложках. Кот жалобно мявкнул и убрался под кресло. Такова сила крови…

Она выжила. С неохотой поднималась теперь с постели, тщась заниматься домашними делами. Заставляла себя глотать пищу, жалуясь на картонный привкус. Орудовать вилкой, чтобы подцепить кусок жаркого превратилось для нее в наказание. Иногда с тревогой замирала, бледнела, незаметно опуская руку на грудь. Морщилась улыбкой, унимая мучительные трепыхания сердечной мышцы.

Боль стала ее спутницей. Дыхание надолго замирало в груди, вызывая обмороки. Я был только наблюдателем, неслышным, неосязаемым, но несомненно присутствующим в холодных стенах старой квартиры.

Ее пальцы все чаще останавливались на небольшой коробочке с болеутоляющим. И, щурясь от яркого света ламп, она с удовольствием перечитывала сложенную в несколько раз, иссеченную мелким шрифтом, бумажонку. Темные зрачки задерживались на словах «кома» и «летальный исход», гладили их, ласкали, словно впечатывая в мозг какую-то мысль.

Она уходила во тьму. Я чувствовал, как жизненная сила с каждой минутой покидает ее тело, и не мог восстановить рвущийся плащ ауры. Она ждала, когда последняя нить перестанет связывать ее с миром света, страшась и радуясь одновременно. А мне было назначено стать свидетелем этого угасания.

Я выучил ее привычки. Знал, сколько ложек сахара она кладет себе в чай, куда ставит свои туфельки после прогулки, изучил ее наплевательское отношение к газу, вспыхивающему в конфорках. Полностью полагаясь на автоматы, никогда не проверяла синеватые язычки пламени, словно они были укрощенными зверьками. В моей голове начал рождаться план, пока еще скрытый серой полосой тумана.

Нежась в шелке водяной толщи, девичьи ладони неспеша скользили по телу, смывая потеки ароматной пены. Я сидел рядом, почти касаясь губами влажного рисунка капель на теплом чугунном боку ванны. Печаль, поселившаяся в карих глазах, глядевших сквозь меня, больше не пугала. Момент настал. Я почувствовал его, словно разлившийся аромат сухого лимонника, – вязкий и терпкий привкус времени. Сжав ее локти, толкнул с головой под воду. Ее попытки освободиться выглядели жалко: пальцы шарили по дну, скользили по гладкой эмали, чая ухватиться за края. Я знал, что это бесполезно, и ждал ее вдоха. Первого и последнего.

Наконец ее грудь дернулась, тяжко пошла вверх и замерла. Подождав, пока легкие насытятся водой, я отпустил неподвижное тело, равнодушно скользнув взглядом по расширившимся зрачкам. Она перешагнула порог небытия, отпустив меня на свободу. Больше мне здесь нечего было делать.

 

25 октября 2007

© Лана Дель