Свобода.

 

Я очнулась на полу. Темнота была прозрачна для моих глаз. Высоко, рядом с чем-то, напоминающим крюк, неярко светилось зарешеченное окно. Толстые прутья не оставляли надежды, такие не выцарапать ногтями из бетона. Серая стена словно издевалась, морозя мои лопатки.

Толкнув пятками осклизлый пол, попыталась подняться. Пальцы зацепили что-то липкое. Плесень. Жесткая солома вместо подстилки, плошка воды. Это – мой посмертный дом. Так сказал мне мужчина с бородой, пахнущей мускусом. Но я не поверила ему. Ни тогда, ни сейчас.

Мне страшно. Но больше страха мучает голод. Кажется, я не ела три дня. Принюхалась, пытаясь учуять что-то съестное. Перебирала слежавшиеся соломинки в поисках затерявшихся хлебных крошек. Но лишь исколола пальцы о деревянные заусенцы пола. Подложив под голову пук сухой травы, затихла, ожидая движения за дверью. Тишина раздражала уши, хотелось закричать, забиться на твердом настиле, выпустить ужас наружу. Сцепив зубы, я молчала, иногда до боли закусывая пальцы. Смотрела вверх, на небо, забранное в решетку, думая о свободе.

На окно порхнула птичка. Взъерошив серенькие перышки, зашлась в трелях. Улыбнувшись, я пошевелила пальцами, надеясь, что певунья слетит на мою руку. Но чуда не произошло. Серые крылья взмахнули на прощание, и птица взвилась с железного прута. Унося на лапках комочки пыли.

Я уже не боялась. Крылатая посетительница придала мне сил, показав путь к спасению. Я жалела лишь об одном, что не могу сжаться до размеров червячка, проскользнуть в щелку, вдохнуть полной грудью воздух за темными стенами. Здесь же обитал застоявшийся дух гнили. И если дышать им слишком долго, покажется, что ты уже умер и переселился в склеп.

Подавив поднимающуюся к горлу истерику, я грезила о ромашковом поле. Нежные белые лепестки призраками кружились над моей головой. Беззащитные цветы, с солнечной сердцевинкой…

Прерывая мечты, дверь узилища скрипнула, отворяясь. Вытянув шею, я увидела своего посетителя. Прищурилась, задаваясь вопросом, кем мог быть этот высокий статный мужчина. Что, если он принес мне весть об освобождении?

Я никогда до конца не верила, что весь этот балаган с судом – всерьез. Настолько смехотворны были обвинения. Меня приговорили к смерти, но это проделки того старика, напялившего на себя мантию судьи. Мерзко, как же мерзко звучал его голос, дрожавший от возбуждения, когда он перечислял мои прегрешения. Не смогла вынести этот лживо-приторный дискант, зажала уши руками. А про себя твердила, как молитву: «Свобода!»

Но мой добрый гений отвернулся от меня в час испытаний, никто не высказался в мою защиту.

Мой посетитель негромко сказал что-то толстенькому лысому человечку, обитавшему за дверью. Я уловила только окончание фразы: «… еды».

Мне сунули в руки миску, и меня уже не заботило дальнейшее. Все мысли враз ушли, голова сделалась пустой и легкой. Перед моими алчущими зубами оказалось неплохо прожаренное мясо. Нос уловил аромат первым, заставив тело задрожать от вожделения. Схватив обжигающий кусок рукой, я запихнула его в рот, давясь и повизгивая от торопливости. Но подождать, когда мясо чуть остынет, было выше моих сил. Грубые волокна щекотали глотку, проникая дальше в пищевод, согревая теплом. Наконец последний кусок был проглочен. Опустив глиняную утварь подле себя, на заплесневевший ком соломы, раздумывала, что же будет дальше, следя за темноволосым мужчиной.

А он наклонился над огромной сумой и, пошарив там мгновение, вытащил из ее недр моток веревки. И я тут же узнала моего утреннего посетителя. Уже не сомневаясь, что вижу перед собой вестника смерти, привалилась к ледяной стене, протягивая умоляюще ладони:

-Пожалуйста, не надо. Я не хочу умирать.

Казалось, он не услышал: голос предательски сел, и жалкий шепот не достиг его ушей. Веревочная петля обвила мои запястья, впившись в кожу. Зачем? Зачем? Неужели он не чувствует, как мне больно?

Страх переполнял меня, я извивалась в его руках, несших меня во тьму, кусала губы, только чтобы не умолять о спасении. А он даже не замечал моих попыток вырваться, как не различал бы ястреб трепыхание воробья в своих когтях.

Ощутив спиной шершавое дерево, я затрепетала от неизвестности. Что будет со мной? А жесткие пальцы гонца смерти уже опутывали мои лодыжки, веревка натянулась, оставляя болезненные ссадины. Стало трудно дышать, рыдания оседали где-то в груди, не вырываясь на волю. А он давил своим весом, пытаясь растерзать, сломить мою волю.

Мне осталось лишь одно: заглянуть в глубину его глаз. В них отражалась тьма. Такая же бездушная, мучающая, отнимающая надежду. Мой палач не оставил мне ни единой лазейки, ни проблеска чаяния вырваться из страшных тисков.

Обострившийся слух уловил тихий скрип. Неведомая сила рванула тело, но глупые веревки удерживали на месте, врезаясь в плоть. Боль проникла в мышцы, корежа, разрывая на части. Крик сорвался с губ, я поперхнулась отчаянием, дергаясь в тщетных попытках разорвать истязающие путы. Вестник смерти вздохнул, или это только почудилось? Доски, словно живые, дрогнули подо мной, упираясь в поясницу, заставляя выгнуться. Еще чуть-чуть, и натянувшаяся кожа лопнет, обнажая порванные сухожилия, плюясь кровью. Но носящий в глазах ночь еще не насытился моими страданиями. Его пальцы, скользящие по моему животу, сродни льдинкам в зимней полынье. Странно, но эти прикосновения успокоили, обещая что-то. Я истово молилась о свободе, о летнем лесе, куда убегаешь в жаркие дни, ища прохлады. Я не хотела терять то, что так дорого. Мой мир, мою зеленую ласковую землю.

Я ошиблась, и наказание последовало незамедлительно. Толстая игла, о, это, поистине, дьявольское изобретение, вошла в руку, пригвоздив ее к дубовой балке. Второго удара я почти не ощутила, лишь жжение, когда железо пробило грудь. Я умирала, губы еще шептали что-то беззвучно, но легкие застыли в судорожном спазме – не вздохнуть. Все виделось, как в тумане. Плохо помню, что было потом. Время растянулось, превратившись в капли патоки. Я билась в путах, царапая ногтями волокна веревки. Лишь одно пробудило мой разум, погрузившийся в волны безумия, к действительности: тепло чужих губ. Мой палач подарил мне поцелуй. И, изумленная, я уловила в его глазах сочувствие.

Развязав узлы, он освободил меня от мучительной хватки веревок. Скатившись на грязный пол, я ощутила всплеск надежды. О, мой палач нарочно медлил, отвернувшись к стене, давая мне бесценные мгновения на бегство. И я решилась. Подобравшись, прыгнула в дверь.

Свобода. А за спиной распускались крылья, готовые к полету. Ноги ровно несли меня по узким проходам, сердце подсказывало направление. Боль забывалась, как кошмарный сон. Впереди меня ждал ромашковый лес, наполненный птичьим щебетом. Доски разошлись под моими пятками, и я полетела верх. А маленькое оконце становилось все больше, зажигаясь нестерпимо ярким светом.

 

2008 год

© Лана Дель